Повелитель мух роман притча

Узнать стоимость Уильям Голдинг занимает видное место в современной английской литературе благодаря своим философско-аллего-рическим романам. Философская основа романов Голдинга носит экзистенциалистский характер, хотя экзистенциализм проявляется в его произведениях не столь открыто и явно, как у французских писателей-модернистов. Художественный метод романов Голдинга сложен. Модернистские тенденции в них сочетаются с реалистическими принципами. Роман-притча у Голдинга насыщен философскими проблемами, которые раскрываются в аллегорической форме.

Роман-притча «Повелитель Мух» У. Голдинга [18] имеет прецедентные тексты, которые так или иначе можно назвать мифом и представляет собой​. Роман Уильяма Голдинга "Повелитель мух" принято называть философской притчей, но разница между изначальным пониманием.

Цель контрольной работы — анализ произведения с точки зрения черт, присущих роману-притче. Для достижения этой цели нам было необходимо: 1. Дать определение роману-притче. Изучить имеющуюся критическую литературу. Проанализировать роман.

Роман-притча XX (либо Повелитель мух, либо Шпиль)

Работа состоит из введения, основной части, заключения и списка литературы. Нами было изучено семь источников. Речь на встрече европейского сообщества писателей в 1863 году. Уильям Голдинг 1911-1993 - английский писатель, поэт, драматург, эссеист, лауреат Букеровской, Нобелевской 1983 премий. Название повести символично: Повелитель мух - так расшифровывается имя одного из сторонников Сатаны — Вельзевула — в дохристианской мифологии.

Вы точно человек?

Гарсиа Маркеса — мифом и одновременно притчевым повествованием, — отчасти лишено случайности. Открытая, подвижная и чрезвычайно пластичная, форма романа в большей мере раскрывает многообразие притчевых ее разновидностей, чем выявляет формообразующие принципы притчи. Поэтому возникает необходимость обратиться к малой прозе, взяв за образцы библейскую притчу, философско-аллегорические миниатюры Чжуанцзы, параболы ХХ века: Ф. Кафки, Х. Борхеса, Ш. По сравнению с мифом, отражающим мышление образами, в своем генезисе притча вторична, ибо рождена переходом к понятийному сознанию.

Логика притчи — выводимая из образа мысль. Но последняя задает образ, который по отношению к ней иллюстративен[74]. Это форма — устойчивый жанровый канон, просматривающийся в разных культурах, с древнейших времен до современности. Но вдруг проснулся, удивился, что [он] — Чжоу, и не мог понять: снилось ли Чжоу, [что он] — бабочка или бабочке снится, [что она] — Чжоу.

И как представляется, в особом типе творчества, возрождающего былой синкретизм фольклорно-индивидуального на новом витке современного миропонимания. В этой традиции живет создатель новой еврейской литературы Ш.

Идея наличествует только как подразумеваемая. В притче Ф. Но она возникает как порождение творящего воображения, для которого Дон Кихот существует только относительно Санчо. Самодостаточный образный план этой притчи лишь подспудно обнаруживает свою связь с мыслью об иллюзорности существования и об иллюзии человеческой свободы. В современном творчестве притча отходит от прямой аллегории и становится многозначным иносказанием, поскольку, как пишет Н.

Поэтому в образном плане усиливается условность, форма обретает большую содержательность, а образная завершенность антитезна смысловой неопределенности. Борхеса открывается пространным для этого жанра описанием дворца, который показывает Желтый Император поэту.

Это образное запечатление вселенной и одновременно бытия в их пестрой многоликости и единстве. Искусство запечатлевает бытие. Утверждаемое здесь — и невозможность обрести абсолютное в искусстве, а возможно, и взгляд на современное творчество. Отличительный характер этой формы во многом, думается, помогает понять исследовательское сужение С.

Не столько принцип дифференциации, сколько смешение черт притчи и параболы обнаруживается в западной литературоведческой мысли. Фактически же, при характеристике этих литературных явлений отмечаются одни и те же свойства[92]. А при переходе от теоретического осмысления к творчеству, как правило, обнаруживаешь синкретическую притчево-параболическую форму. И обращаясь к роману, априори можно утверждать, что в современной прозе параболическое всецело охватывает структуру романа и на литературном уровне, и на языковом.

Романная притча возникает как разворачивающаяся в картину ее малая форма; потому-то события жизни со всей их банальностью, мелкие реалии действительности и ее уклада, нравственно-философские искания личности и состояния ее души и ума изображаются многосторонне и конкретно-достоверно[93]. Но дремлющее в человеке животное начало страх, право сильнейшего, инстинкт самосохранения, атавизм жажды крови побеждает; высвобожденное, становится разрушительным, ведет к подлости, убийству и безрассудной гибели.

Оно строится на контрастном расхождении двух линий, воплощающих антагонистические начала. Атавистически-глухое, животное несет Джек и ватага его охотников, утверждающих право сильного, кровожадную жестокость, стихию инстинктов. Собственно, эти две линии наличествуют в каждом событии, но на антагонической основе. Выдерживается этот принцип и в финале, когда выкуренный из джунглей и готовый к смерти Ральф, как и преследующая его ватага Джека, неожиданно наталкивается на офицера с английского судна.

Ознаменованный этим конец детской робинзонады не снимает событийной и смысловой контроверзы. Индивидуально четко изображая своих героев, в особенности Ральфа, Xрюшy, Саймона, Джека и его приближенного Роджерса, двойняшек Эриксэма, Голдинг передает состояния своих персонажей, отмечая одновременно черты детской психологии, ее индивидуальное проявление и запечатлевая как общечеловеческое. Просто кажется.

Однако реально-достоверное — от событий, примет быта до переживаний и психологических черт — существует в притче только по ее законам, как многозначно иносказательное. Она рождена стремлением Голдинга в каждой новой книге проверить на истинность состояние современного гуманизма, его жизнеспособность в человеке, и в мире. О своем понимании главной проблемы века Голдинг заявлял постоянно. И тем самым определил главную проблему своего творчества.

Зло сокрыто в человеке, живущем табу, верой, иллюзиями. Поэтому возникает необходимость обнажать глубинное зло в человеке — природное и нравственное. Эту творческую установку Голдинг реализует одновременно в двух регистрах: экспериментальной заданности ситуации и параболическом иносказании.

Это переключение охватывает все компоненты произведения: и жанровые сцены, и бытовые детали, и описания природы, и переживания героев. Как может показаться, пейзажные зарисовки в романе Голдинга должны быть подчинены художественному воспроизведению экзотического колорита необитаемого острова. И отчасти это действительно так. Созерцаемый пейзаж становится отражением действия вселенских общеприродных и незыблемых — вечных сил.

Большой прилив надвинулся дальше на остров, и вода еще поднялась. Говоря о перевоплощении конкретно-реального в иносказательно-обобщенное, необходимо отметить именно как особенность притчевой формы существование предмета или явления одновременно на двух уровнях: изобразительно-конкретном и условно-обобщенном. А конец ее — слияние конкретно-буквального стремительно бегущий Ральф и метафоры.

Обретение иносказательного смысла такими частностями романного мира, как бытовая деталь, пейзаж, психологическое состояние, раскрывает не только всепроникаемость параболического начала. Притча — это всегда авторское повествование. Хотя определенный иносказательный заряд могут иметь и их реплики в диалогах и монологах; логическое завершение и двухмерное обобщение он обретает в слове автора или же дает импульс для подобного восприятия читателем.

Противопоставление Ральфа и Джека обнажается в реально-достоверном повествовании как два разных характера, два противоположных типа личности — и в портретах мальчиков, и при изображении героев в действии речь, поведение , и в авторской характеристике, и в несобственно-прямой речи.

Эти общие приемы при создании образов обоих ребят имеют разные акценты. В образе Джека они выявляют волю, жестокость, эгоизм, лицемерие, энергичность, подлость. Тогда как Ральф мягок, рассудителен, склонен к правдоискательству, нерешителен, отзывчив к горю других, открыто правдив. И то же авторское переключение от конкретно-реального к обобщению в сцене столкновения Джека и Ральфа из-за погасшего костра. В тяготеющей к высокой степени художественного обобщения притчевой форме органичен символ не только благодаря присущему ему, как и параболе, отмеченному свойству, но также в силу его образной двуплановости, многозначности и условности.

И очевидно, как отмечает Х. В первом описании раковины отражен зачарованный взгляд нашедших ее Ральфа и Хрюши. Он воплощает те принципы цивилизации, с которыми ребята кровно связаны. Переводя этот образ в символико-иносказательный план, Голдинг, вместе с тем, на протяжении всего повествования оставляет раковину предметно-самодостаточным образом раковина остается раковиной , подразумеваемая его суть непосредственно не выявляется, а возникает благодаря романному контексту. И когда решают идти в замок охотников, чтобы заявить Джеку о чинимой им несправедливости, рог остается единственным воплощением их разумной веры.

Она явна в возникающей как бы попутно и малозначительно символике цвета. Но главная авторская мысль — зыбкость разумного начала в человеке и созданной им цивилизации — опосредуется как одно из иносказательных значений этого образа.

В обоих своих проявлениях страх толкает к жестокости, насилию, крови. Этот образ единовременен на разных романных уровнях. Голова свиньи и ее череп — буквальное воплощение, а неведомое человеку звериное начало в нем — иносказательное. Благодаря этому и возникает художественная многоплановость и художественная многозначность этого образа.

Голова свиньи и зверь — одно и то же. В болезненном воображении Саймона свиная голова превращается в Повелителя мух, а для столкнувшегося с ней Ральфа — это белый свиной череп. Контраст фантастического и реально-достоверного в изображении одного и того же образа в этих двух сценах — проявление разнонаправленности одной и той же авторской мысли. Что я — часть тебя самого? Что это из-за меня ничего у вас не вышло? Что все получилось из-за меня? Фантастическая условность в романе Голдинга непосредственно проступает только однажды, в этой сцене.

Как и в романе Т. Столкновение и Саймона и Ральфа с Повелителем мух сближено одним и тем же мотивом их бессилия перед злом. И оно бросает вызов человеку своей непостижимостью. Неожиданность возникающего сравнения — кажущаяся случайность, отмечающая новый нюанс в образе-символе, который акцентирует проявившееся в развернувшихся на острове событиях. И именно логика художественного развития образа ведет к высокому обобщению его смысла. Он раскрывает мифологический характер притчевой формы Голдинга.

Поскольку, как пишет В. Притча не анализирует, а лишь констатирует, художественно воплощает явления. Голдинг же соединяет романное начало и притчу. Коренящаяся в человеческой природе тайна зла имеет для Голдинга закрепленность в христианской идее первородного греха[111]. С этой тайной тайн, со стремлением приблизиться к постижению ее иррациональной сложности соотносится избранная писателем форма притчи.

Одновременно она традиционна. И одновременно Голдинг-художник всем своим творчеством выкристаллизовал особую прозаическую форму — роман как притчу. Способ ее возникновения и существования — многоуровневый художественный синтез, явный в синкретизме романно-повествовательного, изобразительного, психологического и притчево-выразительного, символического, пародийно-травестирующего, конечно, в единстве традиционно-жанровых свойств и обновленно-параболических.

Соприродны эти произведения параболической романной формой, разноструктурность которой в ХХ столетии обнаруживается в разной художнической работе с ней Фолкнера и Голдинга. К нему привела логика художественного познания мира и человека. Осмысливая природу религиозных убеждений писателя, которые остаются непоколебимыми на протяжении всей его жизни, Ф.

На основе этих по силе выразительности универсальных для Фолкнера аллегорий он структурирует свой притчевый мир. Возглавленные капралом Стефаном, солдаты одного из французских полков отказываются идти в бой, стремясь положить конец бессмысленному кровопролитию. А исчезнувшее из могилы тело капрала случайно оказалось захороненным с почестями в Париже в могиле Неизвестного солдата. Поделитесь на страничке.

Рецепция романа-притчи В. Голдинга " Повелитель мух "

Моя научная работа, которая будет опубликована на самом деле!! Роман Уильяма Голдинга "Повелитель мух" принято называть философской притчей, но разница между изначальным пониманием этого жанра и его сегодняшней интерпретацией велика. Почему же роман Голдинга назвали именно притчей? Перед тем, как ответить на этот вопрос необходимо рассмотреть трансформацию жанра во времени. Жанр притчи берет свое начало с древнейших времен.

«Повелитель мух», художественный анализ романа Уильяма Голдинга

Первоначально многие издательства отказывались брать рукопись неизвестного автора, но когда произведение было напечатано, оно сразу же завоевало внимание как читателей, так и критиков. В своём романе Голдинг показал не конкретные, характерные для определённого времени идеи, а вневременную сущность человеческой натуры — греховной, страшной, опускающейся до самых жестоких преступлений в условиях отсутствия позитивной сдерживающей силы. Завязка романа приходится на момент знакомства Ральфа и Хрюши: встретившиеся после авиакатастрофы мальчики пытаются осознать, что с ними произошло, и наметить пути решения проблемы. Собранные трубным гласом морского рога английские дети малыши, пяти-шести лет и подростки — десяти-тринадцати поначалу пытаются сохранить на острове культурные и цивилизационные основы своей страны. Мальчики устанавливают правила, главным из которых является постоянное поддержание дымящего костра. Для защиты от дождя дети строят шалаши, для уборной находятся укромное место. Старшие мальчики помогают малышам доставать высоко растущие фрукты.

ПОСМОТРИТЕ ВИДЕО ПО ТЕМЕ: Повелитель мух: бесы Уильяма Голдинга (#4)

Роман-притча Уильяма Голдинга "Повелитель мух"

Гарсиа Маркеса — мифом и одновременно притчевым повествованием, — отчасти лишено случайности. Открытая, подвижная и чрезвычайно пластичная, форма романа в большей мере раскрывает многообразие притчевых ее разновидностей, чем выявляет формообразующие принципы притчи. Поэтому возникает необходимость обратиться к малой прозе, взяв за образцы библейскую притчу, философско-аллегорические миниатюры Чжуанцзы, параболы ХХ века: Ф. Кафки, Х. Борхеса, Ш. По сравнению с мифом, отражающим мышление образами, в своем генезисе притча вторична, ибо рождена переходом к понятийному сознанию.

Многолико-безбрежной притча стала не столько благодаря «движению . Как известно, роман «Повелитель мух» не только притча, но и пародия на. Целью данного исследования является анализ романа «Повелитель Мух» и «притча»; 2) ознакомиться с романом Уильяма Голдинга «Повелитель. Уильям Голдинг занимает видное место в современной английской литературе благодаря своим философско-аллего-рическим романам. Философская.

.

.

.

.

.

.

ВИДЕО ПО ТЕМЕ: Уильям Голдинг. Повелитель мух
Понравилась статья? Поделиться с друзьями:
Комментариев: 5
  1. Варлаам

    Мне кажется это замечательная идея

  2. Бронислава

    Пост навел на размышления ушел много думать …

  3. Михей

    Я уверен, что Вы заблуждаетесь.

  4. Христина

    СТУДЕНТ МОЛОДЕЦ

  5. Мирослав

    Превед! Я бы хотел высказать вам искреннее соболезнование по поводу данной вашей записи… если бы вы были более принципиальным человеком, как многие ваши коллеги, у вас все выходило бы намного лучше… учитесь!

Добавить комментарий

Отправляя комментарий, вы даете согласие на сбор и обработку персональных данных