Иосиф бродский критика творчества

В том же смысле пишет о Бродском и Т. Обе эти статьи относятся к 1980-м годам. Время оглядеться было. Поскольку и в устных высказываниях того же рода недостатка нет, то можно допустить, что сходным образом понимает сексуальные эскапады Бродского среднестатистический современный читатель русской поэзии, — не приспособленец и недоучка, а тот особенный читатель, подобного которому нет ни в одной из европейской культур; читатель, ищущий у поэта разрешения мировых вопросов. Возможно, именно его равнодушием объясняется количественная недостаточность серьезной литературной критики на Бродского. Но, быть может, все мы попросту немножко ханжи и филистеры?

Поэзия нового измерения

Грубин ответил: — Где живет, не знаю. Умирать ходит на Васильевский остров. Стихи эти не были сионистскими или православными, советскими или антисоветскими. Бродский жил в стороне от действительности, не замечая её. А вот она его заметила. Впервые Иосиф был взят гэбней на карандаш после того, как его сдал товарищ, с которым они вместе планировали угнать в Средней Азии самолет и улететь на нем в Афганистан.

Бродский о Цветаевой

Перипетии частной судьбы Бродского, легшие в основу последующей мифологии, лишь подтвердили эту отечественную специфику. Нас в данном случае будет интересовать вопрос насколько экстратекстуальное отношение к стихам Бродского перекрывается отечественной традицией подобного рода критики, в чем оно выходит за рамки этой традиции и провоцируют ли сами по себе тексты Бродского подобную реакцию, т. В конечном счете это упирается в вопрос отношения к традиции и того, насколько присутствие Бродского в нашей литературе корректирует современное понимание отечественной и мировой традиции.

Реакцией на апологетику стал своеобразный жанр нападок на Бродского. Дело в том, что и большинство апологетов Бродского, и их оппоненты, перескакивая через вопросы поэтики, занимаются не, собственно, творчеством поэта, а определением его статуса в литературной иерархии. Внимательно вчитавшись, можно сделать первое приближение к пониманию феномена Бродского: ни один из современных авторов не провоцировал своих толкователей на столь полярную амплитуду оценок, полемику такой остроты и непримиримости и, наконец, такого глубокого подключения к стихии русского поэтического языка.

Сегодня, когда полемика вокруг мифа о Бродском обрела некоторую историческую протяженность, становится очевидным, что спор, на самом деле, идет не столько о самом Бродском, сколько о законности того пути развития отечественной поэзии и русского языка, который он самим фактом своего существования закрепляет, или — встав на его точку зрения — той неизбежности саморазвития языка, которой он стоически служит. Сама универсальность претензий, предъявляемых Бродскому, заслуживает внимания.

Бухгалтер и небожитель, неоклассик и романтик, авангардист и жрец чистого искусства — такова реальная амплитуда оценок. При этом противоположности парадоксальным образом сходятся. Все эти парадоксы восприятия, их полярность и, в то же время, несомненное сходство, подталкивают исследователя к анализу как самого механизма отторжения, так и его причин.

Поскольку что, надеюсь, будет показано ниже большинство критиков Бродского занимаются не поэтикой, а мифологией, данное исследование претендует не столько на создание своей версии мифа, сколько на анализ предыдущих и, в силу их универсальности, на приближение к пониманию того, что стоит за мифом и является поводом к мифотворчеству. Автор, впрочем, оставляет за собой право не ограничивать себя исключительно анализом парадоксов восприятия, но и когда уж очень хочется ввязываться в полемику.

Начальным объектом нашего рассмотрения станет восприятие Бродского израильской критикой, в первую очередь — статьи Зеева Бар-Селлы. Откуда же сами правила? Крылов Основную претензию, предъявляемую к Бродскому израильской критикой, нетрудно предугадать без какого-либо въедливого анализа: Бродский — еврей, но еврей неправильный, отравленный христианством, т.

Это претензия мировоззренческая, что же касается претензий эстетических и экзистенциальных, то их взаимосвязи с основной и станут предметом настоящего разбора.

Как и во всех остальных случаях, нас будут интересовать сама методология неприятия, ее истоки и внутренняя непротиворечивость предложенных концепций. Следовательно, применительно к ним можно говорить уже о некоей единой концепции, по крайней мере — едином ракурсе взгляда на творчество Бродского.

Концепция Бар-Селлы опирается на свою версию культурного и социального контекста эпохи, на своеобразную методологию. Спорить с ним трудно. Поскольку же нас привлекает не опровержение выводов Бар-Селлы, а логика его отношений с творчеством Бродского — попробуем проследить корни и динамику этой логики.

Точка отсчёта Начнем с начала. Она состоит из краткого вступления, объясняющего читателю причины обращения автора к данной теме и анализа трех отдельных стихотворений.

Поскольку вступление к этой первой статье можно рассматривать в качестве некоей точки отсчета для всего цикла, остановимся на нем подробнее. Это тем более необходимо, что во вступлении уже задана общая тональность и определена система аргументации, характерная, на наш взгляд, для последующих статей.

Вступление открывается цитатой из отклика М. Поскольку второй вариант в условиях свободного мира нелеп, приходится принять первый, подразумевающий некоторую некорректность критика. Читатель, которому с первого абзаца намекают на то, что он чего-то недопонимает, гораздо менее придирчив к логике, доказательности и тому подобным вещам. Для него куда важнее любопытство, причастность к подразумеваемой тайне, которая вот-вот приоткроется и которую, естественно, следует принимать на веру.

Походу анализа нам еще не раз придется столкнуться с подобным приемом. Пока же продолжим. Сергеев противопоставляет прочим очевидно, более ранним произведениям поэта. Думаю, что Бар-Селла, прежде чем приступить к написанию статьи, ознакомился с основным корпусом опубликованных произведений Бродского и критических отзывов. Откуда же тогда смелые и заслуживающие внимания наблюдения? Зачем же кроме язвительного пассажа в адрес М. Сергеева понадобилось все это причудливое построение?

Оказывается, в нем есть своеобразная логика. Это он так о Державине. Строго говоря, с точки зрения формальной логики из приведенной цитаты вытекает сопоставление с Державиным, но никак не с Пушкиным. Для Бар-Селлы, однако, существует иная логика — логика мифа. Ключевое имя названо, и этого достаточно. Не правда ли, тем, кто доселе Тынянова не читал, после подобного вряд ли захочется взять его в руки? Один из вычлененных выше методов Бар-Селлы в данном примере проявился наиболее выпукло.

Можно, конечно же, задаться вопросом о терминах, т. Но дело в том, что Бар-Селлу не интересует полемика как таковая: просто само упоминание имени Тынянова тем паче — критическое упоминание придает тексту должный вес и некоторое наукообразие в глазах читателя.

Тогда ни к чему Пушкин, пора, мой друг, с печалью оглянуться на себя, то есть на наше поколенье. Данный абзац любопытен еще и тем, что в нем впервые всплывает обильно варьирующееся впоследствии имя Лермонтова.

Бар-Селла, следовательно, предлагает нам очередную версию инкарнации Бродского, т. Метод сам по себе заведомо порочный, по крайней мере относящийся скорее к области эссеистики, нежели литературоведческого анализа.

Однако при той легкости, с которой Бар-Селла обращается к именам точнее — к мифам великих ушедших, этот метод может послужить основой для совершенно непредсказуемых построений — например, упреков Бродского в романтизме.

Нам предстает коллективный разум Бродского-Лосева, то есть поколения, сократившегося до двух представителей, но не утратившего основных присущих ему черт. Здесь мы сталкиваемся с еще одной характерной чертой критического метода Бар-Селлы: его статьи рассчитаны на восприятие истины из первых рук, т. Для того же, кто этих работ не читал, статьи Бар-Селлы действительно могут стать единственным источником информации, т.

Завершая изложение своих исходных посылок, Бар-Селла делает некое глобальное обобщение, относящееся уже не к отдельным критикам, а к восприятию литературы в России в целом. Что ж, всякий пишущий волен романтизировать свой народ, но Бар-Селла делает это уже упомянутым методом негативного самоутверждения, т.

Даже не русского, а общеевропейско-христианского. Объяснение этому можно найти только в пылкости и излишнем усердии неофита, не столь давно вырвавшегося из-за железного занавеса. А поскольку до такого занятия ни у кого... Оправданием может служить лишь тот факт, что мы, на примере общих рассуждений критика, вычленили некоторые характерные особенности его метода, которые, в дальнейшем, облегчат нам понимание причудливой внутренней логики этого анализа. Перечислим их еще раз: многозначительность, подразумевающая претензию на абсолютную истину; потребность в негативном самоутверждении, проявляющаяся в декларировании собственной исключительности за счет оппонентов; спекулятивная логика, задачей которой является подгонка анализа под заранее известный результат; манипулирование культурными мифами, подменяющее анализ; необязательность текста, отсутствие корректной аргументации.

Скорее с неудовольствием замечаем некоторые удачи... Здесь мы сталкиваемся с общностью традиций — православной и иудейской. Для обеих неприемлемы вольная игра стиля и независимость ума. Сходный механизм стилистических разногласий Бродского с упомянутыми традициями позволяет сделать вывод об их глубинном стилистическом родстве.

Прием этот не нов, корни его уходят в одну из глубочайших иллюзий нашей критики — идею превосходства критика над творцом; на уровне же онтологии он упирается в легенду о Великом Инквизиторе Достоевского. Отсюда, кстати, связь подобной методологии с ортодоксальной традицией в любом ее проявлении: критик, комфортно вписанный в иерархию, ощущает даже некую снисходительность по отношению к творцу-одиночке.

Поэзия же ни в чем не растворяется без остатка. Посвящение стихотворения герою собственного созданного позже произведения само по себе достаточно необычно и указывает на экзистенциальное значение образа Горбунова для автора. Кстати, догадка эта подтверждается общностью финала: и Горчаков, и Туллий засыпают сном, подобным смерти. Несомненным представляется одно: Горбунов и Горчаков не просто пациенты сумасшедшего дома, ведущие бесконечный диалог об абсурдных правилах больничного режима и глобальных категориях мироздания.

Это еще и две ипостаси авторского сознания, два голоса, нескончаемый и неразрешимый спор которых бросает отсвет на все последующее творчество Бродского. Горбунову, автоматически подразумевает написание от имени Горчакова, т.

Дальнейший анализ упирается в категории Веры и Свободы. Написание стихотворения Горчаковым означает, как минимум, выход его на свободу, в то время как Горбунов довольно прозрачно связанный с христианской символикой — образы рыб и рыбака засыпает, чтобы через пятнадцать лет проснуться в обличии стоика-Туллия. Бар-Селла, будучи, вероятно, не в курсе имеющейся по данному вопросу литературы, упускает все это в своем анализе. То есть Бар-Селла обнаруживает в стихах ироническое самоуподобление автора с Пушкиным.

Само по себе оно, безусловно, заслуживает внимания, но нас в данном случае интересует не то, что сказано, а то, о чем критик сознательно умолчал. То, что такой критик как Бар-Селла, с его пристальным вниманием к скрытым в тексте цитатам, аллюзиям, культурному контексту не пожелал при разборе стихотворения принять в внимание вышеозначенную традицию, вызывает некоторое недоумение.

Бар-Селла же в своем анализе упоминает их только в связи с Ветхозаветной символикой Потопа. И тогда сумасшедший дом мог бы стать метафорой христианской культуры, сияющая фарфором и хрусталем уборная — символом Империи, отказ от еды — отказом от причастия, а Горчаков — Иосифом Флавием...

Для ленинградцев, живших в европейском городе на окраине азиатской Империи, ощущение родственности с Прибалтикой было особенно актуально. Необходимо отметить также, что любовь Бродского к Литве тесно связана с его любовью к Польше, польскому языку и польской поэзии, которую он в то время активно переводил. Общий культурный контекст стихотворения, казалось бы, очевиден.

Что делает Бар-Селла? Посмотрим, насколько последователен будет критик. Анализ, собственно, заканчивается, едва успев начаться. Каломировым обвинение, что в лице наместника поэтом был запечатлен первый секретарь Ленинградского обкома тов. Во-первых, зачем ломиться в открытую дверь для того, чтобы установить родственность стихов, написанных в Паланге, самой Паланге?

Во-вторых, почему предположение А. Каломирова Виктора Кривулина следует трактовать как обвинение? И, в-третьих, почему образ Наместника либо любой другой образ должен непременно быть связан с каким-то конкретным лицом?

Что изменится, если мы, следуя логике Бар-Селлы, будем трактовать Наместника как местного партийного функционера? Изменится, на самом деле, многое.

Провинциальный художник воспринимает свое периферийное место в мире как центр мирового бытия... Бар-Селлу подобные категории попросту не интересуют. Шестовское же противостояние Афин и Иерусалима сужается критиком до противостояния Иерусалима Риму и переводится в плоскость национально-политическую, злободневную. Довольно любопытен механизм, посредством которого критик превращает одинокое размышление в диалог. Да и вообще, мой анализ есть не больше, чем попытка раскрыть смысл стиха, и образ оппонента поэта в стихе я рассматриваю как собирательный...

Тест Бродского на интеллигентность

Поэзия нового измерения Юрий Кублановский Это изумляющее явление: в раннем, еще юношеском стихотворении большого поэта может быть заложена вся его грядущая метафизика, лейтмотив всего дальнейшего творчества. В этом стихотворец определился сразу. А чуть позднее стал постепенно нащупывать и своеобычную и неожиданную поэтику...

В. Куллэ. Иосиф Бродский: парадоксы восприятия

Перипетии частной судьбы Бродского, легшие в основу последующей мифологии, лишь подтвердили эту отечественную специфику. Нас в данном случае будет интересовать вопрос насколько экстратекстуальное отношение к стихам Бродского перекрывается отечественной традицией подобного рода критики, в чем оно выходит за рамки этой традиции и провоцируют ли сами по себе тексты Бродского подобную реакцию, т. В конечном счете это упирается в вопрос отношения к традиции и того, насколько присутствие Бродского в нашей литературе корректирует современное понимание отечественной и мировой традиции. Реакцией на апологетику стал своеобразный жанр нападок на Бродского. Дело в том, что и большинство апологетов Бродского, и их оппоненты, перескакивая через вопросы поэтики, занимаются не, собственно, творчеством поэта, а определением его статуса в литературной иерархии. Внимательно вчитавшись, можно сделать первое приближение к пониманию феномена Бродского: ни один из современных авторов не провоцировал своих толкователей на столь полярную амплитуду оценок, полемику такой остроты и непримиримости и, наконец, такого глубокого подключения к стихии русского поэтического языка. Сегодня, когда полемика вокруг мифа о Бродском обрела некоторую историческую протяженность, становится очевидным, что спор, на самом деле, идет не столько о самом Бродском, сколько о законности того пути развития отечественной поэзии и русского языка, который он самим фактом своего существования закрепляет, или — встав на его точку зрения — той неизбежности саморазвития языка, которой он стоически служит. Сама универсальность претензий, предъявляемых Бродскому, заслуживает внимания. Бухгалтер и небожитель, неоклассик и романтик, авангардист и жрец чистого искусства — такова реальная амплитуда оценок. При этом противоположности парадоксальным образом сходятся.

ПОСМОТРИТЕ ВИДЕО ПО ТЕМЕ: Иосиф Бродский. Кратко

Иосиф Бродский. Поэтический интеллект ХХ века

Владимир Юденко Не удивительно, что многие не воспринимают Иосифа Бродского как поэта. Его текст - большинство читателей не могут воспринимать вообще. Если учесть, что один из ста интеллигентов является и интеллектуалом, а только каждый десятый интеллектуал способен понимать образы стихотворца, то легко догадаться — каждый тысячный сопереживает поэту. То есть дело не в писателе, а в читателе. Далеко не каждому посильно удерживать в памяти сложнейшую стилистическую конструкцию и образ — одновременно, чтобы уловить смысл прочитанного, а тем самым и замысел автора.

RU::Творчество И. Бродского Разное Бродский И.А. Скачать сочинение Иосиф Александрович Бродский – яркий представитель русской поэзии И. Бродский в оценке зарубежных литературоведов и критиков 14 Заключение литературоведческие и критические оценки творчества И. Бродского. Сочинение по литературе. Анализ творчества Иосифа Бродского | Лауреат Нобелевской премии года по литературе, поэт русской культуры ныне.

Он родился в Ленинграде и с детства впитал в себя культуру этого города: книги, музеи, памятные места, само местоположение города, его дух. Его главным учителем на пути к поэзии стала Анна Ахматова, которая умело сочетала в себе и пушкинские традиции, и достижения Серебряного века. Под ее влиянием сформировалась этика и манера поэзии Бродского.

Вы точно человек?

Заказать новую работу Оглавление Введение 3 Иосиф Бродский в оценке критиков и литературоведов 5 1. Бродский в оценке отечественных литературоведов 5 1. Бродский в оценке отечественных критиков 9 1. Бродский в оценке зарубежных литературоведов и критиков 14 Заключение 18 Список используемой литературы 20 Введение Ио? Первая известность к поэту пришла в 50-е, 60-е годы ХХ века. Его творчество этого периода далеко от социальных проблем, скорее поэт говорит об экзистенциальных проблемах. В 1964 году он был обвинен советским правительством в тунеядстве.

.

.

.

.

ВИДЕО ПО ТЕМЕ: Поэзия Иосифа Бродского / "Игра в бисер" с Игорем Волгиным / Телеканал Культура