Да блок да скифы мы

Нас - тьмы, и тьмы, и тьмы. Попробуйте, сразитесь с нами! Да, скифы - мы! Да, азиаты - мы, С раскосыми и жадными очами! Для вас - века, для нас - единый час. Мы, как послушные холопы, Держали щит меж двух враждебных рас Монголов и Европы!

Скифы (стихотворение)

Но нам ласкает слух оно... Нас — тьмы, и тьмы, и тьмы. Попробуйте, сразитесь с нами! Да, Скифы — мы! Да, азиаты — мы, — С раскосыми и жадными очами!

Александр Блок — Скифы: Стих

О, Русь, забудь былую славу - Орел Двуглавый сокрушен, И желтым детям на забаву Даны клочки твоих знамен. Смысл, можно сказать, прямо противоположен блоковскому. Тут скорее благоговение перед грандиозностью Божьего замысла, горькое удовлетворенное от осознания Высшей справедливости. Соловьев предупреждает свой народ, слушающий льстецов и впавший в гордыню: Третий Рим постигнет судьба Второго Рима, если не будет понято, что величие, уникальная духовность, особый исторический путь и т.

Монголами Соловьев угрожает своим, Блок — чужим. Так сказать, слово перед битвой. Вам же, мол, хуже будет! Мирные переговоры в Бресте оборачиваются для Советской России страшным унижением. Принять немецкие условия означает, по мнению многих большевиков и левых эсеров, расписаться перед всем миром в том, что Октябрьский переворот был совершен в интересах Германии.

Не принять, сохранив честь и достоинство, — тогда германское нашествие. Значит, истинная цель гениальных русских поэтов - убедить врагов воздержаться от войны с Россией? С чего бы это, если он действительно хотел обратиться к Европе? Возможно, ему претил маловысокохудожественный перевод, в котором поэтические инвективы были снижены до брани. Насколько нам известно, зимой 1918 года таких попыток не предпринималось.

Для антивоенной пропаганды использовались другие тексты. Итак, оба стихотворения вряд ли можно рассматривать как призыв к миру. Обе поэтические речи направлены не на то, чтобы усовестить врага и нагнать на него страху, а на то, чтобы подбодрить своих. Это как запорожцы и поляки у Гоголя накануне сражения дразнят друг друга, чтобы снять собственный стресс. Элементы этого жанра — провокация, то есть как бы побуждение противника к нападению, оскорбление и умаление врага, похвальба, развертывание картины ужасного будущего, которое ждет неприятеля после неминуемого поражения.

Что, слабО? Мы нашей кровью искупили ее вольность, честь и мир — она нас за это ненавидит. Иль русский от побед отвык? Иль мало нас?... От Перми до Тавриды, от финских хладных скал до пламенной Колхиды... Скифы неизмеримо превосходят Запад как носители уникальной духовности и пронзительнейшего интеллекта. Вот, не угодно ли: Лиссабон и Мессина, интеграл, Пестумы, Эдип… - многие ли европейцы могут похвастать таким лексическим богатством?

Вот такие мы: только притворяемся дикими, а на самом деле нам внятно все, и острый галльский смысл, и сумрачный германский гений, и даже более того... Декларации должны быть голословными по определению. Они, Европа, старый мир: показная культурность, узость, безлюбовность, эгоизм, механистичность, исчерпанность, суетность и бренность, мертвенность.

И главное: скифы — революция, Европа — косное, консервативное начало. Никакой революции здесь быть не может. Все зашло в тупик. Спасет и перестроит их только нашествие таких варваров, как мы.

Мессианство, оно же революцьонный национализм Блока носит оборонительный характер — Есенин же в духе Троцкого-Тухачевского мечтает о походе на Европу — ради ее же спасения. Поистине, некоторые высокопоэтические мысли в прозе звучат на удивление пошлым хвастовством. Критик Д. Мирский, характеризуя блоковский патриотизм, отмечал, что образ России у поэта очень мистифицирован и двусмыслен.

То же самое можно сказать и о других этно-географических образах: скифы, монголы, Европа — это всё очень условно, каждое слово следовало бы взять в кавычки. В гуннский союз племен кто только не входил - славяне, готы, скифы, сарматы, германцы.

Римские императоры нанимали гуннов для защиты от других германцев. Гуннами называла немцев французская военная пропаганда — мол, такие же дикие и жестокие, как варвары древности, а их вождь Атилла середина V века изображался как лютый монстр. Блоковские гунны, шарящие в карманах трупов и жарящие мясо белых братьев, — это такие же сказочные персонажи, как и блоковские скифы и блоковские монголы. Зачем же скифы так неубедительно сами себя унижают? Язык русский удивительно богат, и без малейшего труда можно было найти массу других рифм.

Татаро-монгольское иго - было, а романо-германского - не было, значит… Ничего не значит! Когда это Русь, Россия защищала Золотую Орду от европейского нашествия? Легче привести примеры, когда татары помогали России против Польши и Литвы, т. Запада, хотя, бывало, они помогали Западу против России. В русской исторической памяти утвердилось в качестве непреложного факта, что Россия спасла Европу от монголов.

Это мнение освящено именами Пушкина и Блока. Между тем, достаточно самого беглого знакомства с историей, чтобы убедиться: необъятные русские пространства вовсе не поглотили монгольское нашествие.

Татары, не штудировавшие русских патриотических авторов, спокойно перешло западные границы Руси и оставило ее в тылу. Более того, войско Батыя разделилось, что отнюдь не свидетельствует о его серьезном ослаблении после разгрома русских княжеств.

Католическую Европу спасли не столько жертвы и мученичество русичей, сколько чудо или, если угодно, случайность: вовремя умер великий хан Золотой Орды либо ее же собственный точнее, польско-венгерский героизм, ее собственные жертвы.

На западную же цивилизацию, умевшую ловко управлять стальными машинами, предстоящее столкновение с дикой ордою ужаса не наводило. Чтобы запугать Европу по-настоящему, надо было убедить ее в реальной возможности того, что монгольская дикая орда научится брать интегралы и обращаться с машинами.

Но такой вариант Блоку не мог и в страшном сне присниться. Ваши шкуры пойдут на китайские тамбурины... Мы — варвары? Хорошо же. Блок безусловно верил в то, что в лице азиатов-дикарей несчастная поверженная России имеет под рукой естественных, надежных и мощных союзников. Но какие имелись основания для такой уверенности?

Протокол 7. Блок решил напомнить пригожей Европе о былых страхах, отступивших перед ужасами мировой войны. Великому поэту не приходило в голову рассмотреть в практической плоскости, допустим, такие вопросы: Существуют ли в действительности неисчислимые азиатские армии?

В состоянии ли Китай, разоренный и раздираемый на куски противоборствующими генералами, оказать помощь Советской России? В частности, тогдашний президент из генералов Фэн Гочжан, сменивший императора из генералов Юань Шикая,- склонен ли он к широкому сотрудничеству с Советской Россией? А где гарантия, что свирепые гунны ограничат свою свирепость романо-германской расой, скифов же будут чтить и возлюбят чисто и нежно, во всяком случае, будут находиться под их контролем?

Откуда, с вершины какой горы скифы будут равнодушно наблюдать за схваткой тигров, если территория их страны станет ареной столкновения чуждых сил? Останется ли у скифов хоть клочок собственной земли или германцы с монголами все между собой разделят? Такие вопросы могут возникнуть, но поэтическое воображение не обязано на них отвечать. Что касается Европы, она скифов не убоялась, не убоялась и монголов — не вняла блоковским поэтическим пророчествам.

К кайзеровской Германии? И на какой ответ скифы надеются? Щас, после трех с лишним лет взаимных убийств, мы всё позабудем, камрады станут братьями, и усядутся рядком на светлом пиру труда и мира!

Но было бы ошибкой преувеличивать меру просто- и прекраснодушной мечтательности Блока. Дело не только в том, что правительства были не готовы такое сказать, но и в том, что народы были не готовы такое выслушать. Другое дело, что Троцкий, в отличие от Блока, предполагал точнее, надеялся , что генералы рейхсвера не осмелятся двинуть свои войска, а немецкие пролетарии в солдатских шинелях откажутся идти против своих революцьонных братьев по классу.

Блок же, как можно судить по его дневникам и письмам, считал схватку германцев с дикими ордами Востока не только возможной, но и желательной.. Итак, фантазии Блока не вполне беспочвенны, в поэтическом сознании своеобразно преломлялись вполне реальные в своей необычайности события.

Да, велик был и страшен год одна тысяча девятьсот восемнадцатый. Размывались границы между утопией, грезой, отчаянным блефом, безумной авантюрой, поэтической гиперболой - и дальновидной стратегией, расчетливым до цинизма политическим планом.

Советское правительство, которое само еле держалось, замышляло раздуть пламя мировой революции. Видное место в этих замыслах занимал Восток. Через несколько лет Герберт Уэллс с иронией будет рассказывать о мусульманах-туземцах, с которыми большевики связывают свои надежды сокрушить старый мир. Но исламский Восток Турция, Персия, Афганистан вызывал у них больший интерес, чем Восток конфуцианско-буддийский.

Во всяком случае, идея натравить на Европу китайцев наверняка показалась бы Ленину с Троцким слишком эксцентричной: они, реальные политики, хорошо знали, как глубоко Китай погряз в собственных бедствиях, чтобы связывать с ним геополитические планы.

Но Блок был поэтом, а не реальным политиком. Политика отвергает как вздор и нелепость дерзкие идеи поэта. Зато поэт блестяще решает задачи, перед которыми бессильно отступает политика. Это и утверждение выдающейся роли России в новой истории человечества, и призыв к защите первого в мире народного государства.

Приглашение западным иноземцам идти на Урал и готовность впустить в Россию монгольскую дикую орду — это, конечно, верх патриотизма! Александр Блок был, конечно, русским патриотом, но не в том смысле, как Александр Проханов.

В другие времена, для других русских националистов родное всегда свято и не может быть мерзостью — по определению. Главное, в этой рифме русский язык прекрасно объединяет военно-патриотическую риторику с эротической. Ликуя и скорбя, И обливаясь черной кровью, Она глядит, глядит, глядит в тебя И с ненавистью, и с любовью!.. Да, так любить, как любит наша кровь, Никто из вас давно не любит! Забыли вы, что в мире есть любовь, Которая и жжет, и губит! Любовью Чудовища к Красавице.

Блок А - Скифы (чит. В.Качалов)

Придите к нам! От ужасов войны Придите в мирные обьятья! Пока не поздно — старый меч в ножны, Товарищи!

О, Русь, забудь былую славу - Орел Двуглавый сокрушен, И желтым детям на забаву Даны клочки твоих знамен. Смысл, можно сказать, прямо противоположен блоковскому. Тут скорее благоговение перед грандиозностью Божьего замысла, горькое удовлетворенное от осознания Высшей справедливости. Соловьев предупреждает свой народ, слушающий льстецов и впавший в гордыню: Третий Рим постигнет судьба Второго Рима, если не будет понято, что величие, уникальная духовность, особый исторический путь и т. Монголами Соловьев угрожает своим, Блок — чужим. Так сказать, слово перед битвой. Вам же, мол, хуже будет! Мирные переговоры в Бресте оборачиваются для Советской России страшным унижением. Принять немецкие условия означает, по мнению многих большевиков и левых эсеров, расписаться перед всем миром в том, что Октябрьский переворот был совершен в интересах Германии.

ПОСМОТРИТЕ ВИДЕО ПО ТЕМЕ: Да, Скифы мы

Блок А - Скифы чит. Представление об общественно-политических взглядах Блока дают его записи в дневнике и записных книжках за этот период. Наиболее существенными, по мнению комментатора его творчества Вл. Орлова, являются записи от 11 января, когда из газет поэту стало известно о возобновлении советской делегацией мирных переговоров в Брест-Литовске с немцами, а также от 29 января[1].

Мильоны — вас. Нас — тьмы, и тьмы, и тьмы. Попробуйте, сразитесь с нами! Да, Скифы — мы! Да, азиаты — мы, — С раскосыми и жадными очами! «Скифы» — стихотворение Александра Блока. Вместе с поэмой Срыв мирных переговоров серьёзно переживался Блоком, его Да, скифы — мы! Да. Мильоны - вас. Нас - тьмы, и тьмы, и тьмы. Попробуйте, сразитесь с нами! Да​, скифы - мы! Да, азиаты - мы, С раскосыми и жадными очами! Для вас.

Придите к нам! От ужасов войны Придите в мирные обьятья!

.

.

.

.

.