Любовь искали и не находили стих есенин

Настоятель Храма Великомученика и целителя Пантелеимона в Пушкино. Тема возникла неожиданно. Но… Одна из реплик Олега Адершановича отозвалась в сердце справедливым упрёком. Воспроизведём её дословно: Лекманов: Знаете, я полюбил поэта Есенина — сильно полюбил в процессе работы над этой книжкой, потому что у него есть, по-моему, даже не столько стихи, сколько строки, которые… нет, конечно, есть и стихи, прекрасные целиком. Всё это гениально, это по-настоящему гениально, но заметьте, это лучшее. При том, что он был фантастически талантлив, такой странный случай, кроме таланта в нём не было больше ничего. Когда я прочитал, то удивился даже — написать любимой женщине… ну, или не знаю, что там у них было, что её он любит меньше своего таланта, хотя, Есенин в принципе был с холодком к женщинам… Да… Так он любил талант …СВОЙ.

Сергей Есенин- не святой человек

Как о цветке неповторимом С. Есенин В эти — все еще траурные — дни много пишут о Есенине. Друзья пытаются закрепить его живой человеческий облик, и непримиримым, но и бессильным протестом против разрушительной смерти звучат их воспоминания о том, какие у Есенина были синие — синее чем небо! И почти все эти воспоминания ценны двойною ценностью: как реликвия и как материал для литературоведческих реконструкций. И все же куда могущественней, куда магически действенней всех воспоминаний несколько строчек самого поэта. И для того, чтобы воссоздать, хотя бы в смутных очертаниях, этот образ Есенина-поэта, нужно быть другом, но нужнее — читателем.

Скажите, пожалуйста, чье это стихотворение...

И соломой пропахший мужик Захлебнулся лихой самогонкой... Одно время Есенину казалось, что русская революция, расчистив место для мужицкой "Инонии", уничтожит также и железного гостя. Он пророчит гибель Америке; он уверен, что лавой стальной руды она не зальет огневого брожения революции.

В статье об имажинизме Есенин писал, что мир крестьянской жизни умирал, "как выплеснутая волной на берег земли рыба". Этот мир должна спасти революция: этот вихрь, который сейчас бреет бороду старому миру, миру эксплуатации массовых сил, явился нам, как ангел спасения к умирающему, он протянул ему, как прокаженному, руку и сказал: "Возьми одр твой и ходи!

Отсюда ведь и стихи об "Инонии". Надежды, однако, не оправдались, не сбылись, не могли сбыться. Революция наша безусловно несет крестьянству избавление не только от гнета помещика и царской опричины, но и от капитализма, но несет ее совсем по-иному, чем полагал Есенин.

Рабочий, руководящий революцией, уничтожая капитализм, совсем не намерен отказать в гостеприимстве железному гостю. Наоборот, его социализм - индустриальный, совсем не похожий на примитивную мужицкую "Инонию" с сыченой брагой.

Железный гость, в тысячи раз увеличивая производительность, освобождает человеческий труд; он дает возможность этот освобожденный труд при рациональном устройстве общества направить на другие высшие сферы человеческой деятельности. Есенин полагает, что нельзя устремляться "в одно пространство чрева". Вот именно. Железный гость несет миллионам трудящихся освобождение от таких устремлений, в том числе, и в первую очередь, деревне.

Старый деревенский мир ломается и при капитализме, и при индустриальном социализме. Но при капитализме ломка крестьянского мира сопровождается неслыханным пауперизмом, одичанием, рабством, сифилисом, проституцией, самогонкой. При социализме деревня органически, исподволь, путем наглядных примеров, в меру жизненной необходимости, в меру общественных потребностей, без сифилиса и проституции вводит к себе железного гостя.

Разумеется, дело это - не одного и не двух лет: своего полного размаха процесс приобщения деревни к культуре достигнет только после прочной победы социальной революции. Трудности переходного периода, когда крестьянству приходится нести бремя очень тяжких повинностей, ни в какой мере не имманентны социализму вообще, они временны даже в этот переходный период борьбы за социализм. Людей есенинских настроений пугает общая механизация жизни, ее интегрирование, вырождение самого человека в машину.

Так именно и нужно понимать трогательный образ красногривого жеребенка и воспоминание о временах печенегов. Но механизация жизни получается благодаря власти машины над человеком, а власть эта, в свою очередь, есть результат общественных отношений при капитализме, когда человек делается придатком к машине.

Но коммунизм как раз стремится в корне эти отношения изменить, поставив человека господином творения рук своих. Социализм означает разумное подчинение железного гостя человеческому хотению и волению.

Освободившись от рабства машине, человек снова получит возможность поставить себя лицом к лицу с природой, с космосом. Он вернет себе "рай" непосредственной жизни, общения с природой, разовьет в себе новые могучие инстинкты и будет глубоко и чутко переживать и чувствовать и приволье степей, и синь небес, и девственность лесов, и необъятность океана, и радость солнца.

Мало того, пред ним раскроются "бездны", пучины морей, полюсы, воздушная стихия и, может быть, миры. Он будет сознательно работать над улучшением человеческой породы, внимательно следя за тем, чтобы человеческий индивид не превратился в марсианина Уэллса, в гомункулюсов в реторте там, где эта опасность будет обнаруживаться. Различие же от первобытного рая и мужицкой "Инонии" этого общежития будет заключаться в том, что уничтожено будет господство стихийного нелепого случая, ибо первобытный рай хорош и гармоничен только до тех пор, пока не приходит нежданно-негаданно господин Случай, а так как этот гость врывается постоянно и производит опустошения потрясающие, то все великолепие и гармония первобытного рая летит кверху тормашками.

Это еще понимал прекрасно один из умнейших народников - Г. По силе сказанного, железный гость при социализме по сравнению с гостем в лице господина Случая имеет то несомненное преимущество, что, давши "под микитки" этому своему конкуренту, он нахальничать и своеволить не будет, а станет служить человеку верой и правдой по примеру домашних животных: запрягут - поедет; не нужен - постоит, отдохнет. Наши крестьянствующие писатели вместе с Есениным очень обеспокоены будущим человека.

Но именно марксистский индустриальный социализм, внеклассовое, общечеловеческое общежитие венцом творения, центром земли делает человека. Он освобождает человека и от господства злого, нелепого, стихийного, непредвиденного случая, и от господства железного гостя над человеком путем разумного подчинения случая машине, а последней - человеку. Кроме того, индустриальный социализм актуален, динамичен, а "преогромнейшее древо" Сергея Есенина, по правде сказать, весьма смахивает на нашу российскую развесистую клюкву.

Поэт собирается созывать народы пить сыченую брагу, но надо полагать, что, пользуясь красногривым жеребенком, ни морей не переплывешь, ни по суше далеко не уедешь. Застоем, Китаем, дряхлым Востоком, сонной, "дремотной" Азией отдает от "Инонии" Есенина; недаром поэт только вспоминает про родимые поля, предпочитая асфальт городских улиц и электрическое освещение родной лучинушке. В процессе ломки старого уклада и особенно революции миллионы наших крестьян давным-давно уже поняли пользу железного гостя; на очереди теперь стоит вопрос не о том, чтобы убеждать крестьянина в полезности трактора и чугунки, а в том, чтобы трактор и чугунку дать ему.

В этом вся заковыка дней наших. Повторяем, в своих ожиданиях мужицкой "Инонии" без машин и приводных ремней, Есенин должен был обмануться. Поэтому акафисты в честь "Инонии" переходят у него в проклятия по адресу городской культуры, при чем поэт ясно чувствует, что "мир таинственный", "древний", деревенский гибнет безвозвратно.

Он называет себя последним поэтом деревни; он уже слышит победный рожок железного врага и знает, что его, поэта, ждет черная гибель. Он выступает здесь как реакционный романтик, он тянет читателя вспять к сыченой браге, к деревянным петушкам и конькам, к расшитым полотенцам и Домострою. Нужды нет, что оправлено все это в прекрасную, сильную художественную форму. Как совмещает в себе поэт такие настроения с признанием русского Октября, с борьбой пролетариата, с настоящей, а не выдуманной революцией?

Есенин прежде всего аполитичен. Свою ненависть к железному гостю поэт приурочивает не столько к действительному ходу революции, сколько вообще к веку пара и электричества. Кроме того, как сын деревни, черноземья, он не может не чувствовать, что именно большевистская революция скачала с шеи крестьянина помещика и царскую нежить и сделала его хозяином той самой Земли, к которой он рвался издавна и упорно.

Что былая нежить Есенину крепко не по душе, ясно не только из его юношеских поэм, но и из "Пугачева". Главное, однако, не в этом. Есенин - поэт не цельного художественного миросозерцания. Он - двойственен, расколот, дисгармоничен, подвержен глубоко различным настроениям, часто совсем противоположным.

Прочного, твердого ядра у него нет. Хулиганство у поэта сопрягается со смиренностью, с беззлобностью, тоска по родному краю - с тягой к городу, религиозность - с тем, что называют святотатством, тонкий, чарующий, интимный лиризм - с подчеркнутой грубостью образов, животность - с мистикой. Прославляя свою "Инонию" и предавая поэтической анафеме железного гостя, Есенин сознает, что без гостя не обойдешься, а в любимом краю и в стозвонных зеленях - Азия, нищета, грязь, покой косности и что это...

Так им и названа одна из последних поэм. В ней Чекистов в диалоге со щуплым и мирным обывателем при явном авторском сочувствии говорит между прочим: Я ругаюсь Проклинать вас хоть тысячи лет. Потому, что хочу в уборную, А уборных в России нет. Странный и смешной вы народ! Жили весь век свой нищими И строили храмы божие, Да я б их давным-давно Перестроил в места отхожие.

Это "хулиганисто", но крепко сказано и целиком противоречит анафемствованиям по адресу каменных шоссе и железных дорог: в самом деле, вместо уборных древний есенинский мир усиленно возводил храмы божие. Поэт хорошо также знает и сознает убогость, косность, неподвижность, ограниченность кругозора крестьянского мира, нестойкость, неспособность постоять до конца, сообща, за общие интересы. В "Пугачеве" сторож, крестьянин-казак, говорит: Видел ли ты, Как коса в лугу скачет, Ртом железным перекусывая ноги трав?

Оттого что стоит трава на корячках, Под себя коренья подобрав. И никуда ей, траве, не скрыться От горячих зубов косы, Потому что не может она, как птица, Оторваться от земли в синь. Так и мы! Вросли ногами крови в избы. Что нам первый ряд подкошенной травы!

Только лишь бы до нас не добрались бы, Только нам бы, Только б нашей Не скосили, как ромашке, головы. Через это: - только до нас не добрались бы - терпит поражение Пугачев, и его злодейски предают его друзья и соратники.

Дисгармоничность, раздвоенность, противоречивость поэтических мыслей и чувств Есенина согласуется, однако, с двойственной душой нашего крестьянина. Крестьянство - класс-амфибия: оно колеблется между реакцией и революцией, между пролетариатом и буржуазией. Оно может злобно и ожесточенно бороться, но оно поднимается стихийно, неорганизованно, оно не знает, где верный и прочный его союзник.

Оно распылено. Борьба деревни, предоставленной самой себе, поэтому не доводится до конца и бессильно вырождается в бунты, в махновщину, в непротивленство, в неверие. И миросозерцание нашего крестьянина двойственно, спутано, непостоянно, изменчиво, несогласовано в элементах своих, маятникообразно, лишено цельности. Не раз и не два селянство российское, армяжная, аржаная рать поднималась в защиту прав своих, но победило оно только однажды - под руководством рабочего класса.

И только в меру приобщения его к пролетарскому руслу революции крестьянство получает организованность, цельность миросозерцания и не распыляется в анархии бунтов. Есенин - чрезвычайно одаренный поэт, такой, каких у нас в России можно счесть по пальцам одной руки.

Но этот поэт творит сплошь и рядом вещи прямо вредные. Это оттого, что он ни в какой мере не желает поработать в поте лица своего над сведением концов своего разорванного мироощущения. Об этом он нисколько не заботится. Наоборот, поэт сознательно как будто подчеркивает свою дисгармоничность, противоречивость возводит в принцип, культивирует, нарочно оттеняет, старательно показывает.

Получается поза, что-то наигранное, кокетство, какое-то переодевание на глазах у читателя. Недаром Есенин говорит о преследовании им "авантюристических целей в сюжете". Но читатель должен поверить писателю. А когда художник легко, без особых усилий, без внутренней жестокой борьбы, без мучений, без работы над собой, без попытки преодолеть - переходит от одного настроения и системы чувств к другим, противоположным, и все это укладывается в одном поэтическом ящике свободно, бок-о-бок, - здесь кроется большая опасность для художника.

Есть поэты и художники цельные, монолитные: такими были Пушкин, Гете. Есть писатели, черпавшие свою силу в дисгармоничности, в расколотости; таков, например, Достоевский. Но Достоевский, терзая читателя, терзался сам, а не играл провалами, искривлениями, противоречиями человеческой психики. Другие, как Ибсен, с железным упорством искали выхода из психологических тупиков в высшем синтезе.

Ничего подобного у Есенина нет. У него нет ни коллизии, ни столкновения поэтических чувств, ни попыток преодоления этого столкновения, а только нарочитое подчеркивание противоположностей, намеренное их заострение.

Получается, действительно, своеобразный поэтический авантюризм. И поэт напрасно скрывается за мыслями о сложности души, которую нельзя втиснуть в один определенный круг.

Речь идет не о сложности, а о поэтическом авантюризме, о своеобразной рисовке, а они у поэта есть. Нельзя сказать, что поэтические настроения Есенина не соответствуют подлинным чувствам и душевному его строю, но у поэта нет желания синтезировать их.

Наоборот, он играет на несогласованности. А это очень опасно.

Любовь искали и не находили

И соломой пропахший мужик Захлебнулся лихой самогонкой... Одно время Есенину казалось, что русская революция, расчистив место для мужицкой "Инонии", уничтожит также и железного гостя. Он пророчит гибель Америке; он уверен, что лавой стальной руды она не зальет огневого брожения революции. В статье об имажинизме Есенин писал, что мир крестьянской жизни умирал, "как выплеснутая волной на берег земли рыба". Этот мир должна спасти революция: этот вихрь, который сейчас бреет бороду старому миру, миру эксплуатации массовых сил, явился нам, как ангел спасения к умирающему, он протянул ему, как прокаженному, руку и сказал: "Возьми одр твой и ходи!

Глинк Светлана

Любовь искали и не находили. Любовь теряли и не берегли. Всё кончено и не вернутся вновь Те встречи, что ждала и избегала, Те мысли и та близость, что пугала, И сладкие надежды на любовь. Как часто мы имеем не ценя, И ценим то, что не имеем. Завидуем другим, себя жалеем, В своих проблемах ближнего виня. Не думая, как просто потерять, Все то, что нам подарено судьбой. Мы рушим счастье собственной рукой И пробуем осколки подобрать. Мы действуем смелее и глупее.

ПОСМОТРИТЕ ВИДЕО ПО ТЕМЕ: «Любовь искали и не находили, любовь теряли и не берегли...»

Глинк Светлана

Вы знали, на что идёте? Ну так подходите - и нате вам. Светит солнце в синих хлябях, пастораль исходит летом. По ухоженной тропинке едет кнехт. В доспехах.

Любовь искали и не находили Любовь Любовь искали, но не находили Автор: Жюли Есенин, Там. уху евает от ваших познаний его стихов. czech-gm.ru › love › messages Любовь искали и не находили, Любовь теряли и не берегли "Любви не Вообще-то это женские стихи, я не претендую на авторство. ммм Есенин Я помню, любимая, помню. Сиянье твоих волос. Не радостно и не легко мне.

Есенин закончил поэму и пружинисто спрыгнул на землю. Слушатели приветствовали его доброжелательными возгласами и аплодисментами. Сергей обнял за плечи старшего патруля и широко, во все лицо улыбнулся ему.

Любовь искали и не находили, Любовь теряли и не берегли

.

.

.

.

.