Историческое сочинение 2000 2008

Актуальность темы исследования. В современной западной исторической науке большое внимание уделяется изучению вопросов, связанных с локальной историей, микроисторией. В отечественной историографии данная проблематика долгое время считалась недостойной серьезных научных исследований. В последнее десятилетие, в связи с изменившейся социокультурной и политической ситуацией в российском обществе, отмечается заметный рост интереса к изучению региональной истории, истории провинциальной культуры, историографии. Начиная с 1990 годов волгоградскими исследователями неоднократно поднимался вопрос о необходимости поиска и переиздания забытых трудов царицынских, камышинских, сталинградских краеведов, без историографического и источниковедческого изучения которых невозможно определить достижения и дальнейшие перспективы развития регионоведения юга России. Публикациями отдельных источников было положено начало исследованию местной историографии.

От теста для троечников до сложного экзамена: как изменился ЕГЭ за десять лет

История Казахстана История до нашей эры Миллионы лет назад люди стали осваивать плодородные, богатые дичью земли, ныне входящие в состав современного Казахстана. Доподлинно известно, что первые прародители homo sapiens - питекантропы и неандертальцы, селились на данной территории в районах гор Каратау и Мугоджары, а также на Мангистау и в северном Прибалхашье. Раскопки, проведенные на месте энеолитического поселения Ботай, подтвердили, что еще в IV-Ш тыс. Они практиковали скотоводство, земледелие и металлургию. Были храбрыми воинами Люди, принадлежавшие к данным культурам, как правило, проживали в больших поселениях, окруженных стенами или рвами прообраз городов. Им на смену пришли саки. Представители этих племен вели кочевой и полукочевой образ жизни, часть из них практиковала земледелие в долинах рек Сырдарья, Чу и Талас.

Российский Институт Стратегических Исследований

Смысл и содержание этого проекта проясняются через его сопоставление с проектом публичной социологии Майкла Буравого. Andrey Oleynikov. Hayden White as a Public Historian [1] Сегодня перед историком стоит вопрос не о том, как следует изучать историю, но следует ли вообще ее изучать.

Сын простого рабочего, трудившегося на автозаводе Детройта, он воспользовался ветеранскими льготами, поступив в местный университет после недолгой службы на флоте, совпавшей с окончанием Второй мировой войны. Он приобрел славу одного из самых проницательных мыслителей, задумывавшихся о смысле и назначении истории, не просто пренебрегая обычными занятиями историка, но без стеснения третируя тех, кто превратил их в свою профессию [2].

Последние не оставались в долгу [3] , и можно не сомневаться, живи он в условные темные века и будь корпорация историков сколько-нибудь похожа на религиозный орден, его непременно сожгли бы на костре как злостного еретика, поправшего ее священные заповеди. Оправившись от когнитивного диссонанса, историки вернулись к своим обычным занятиям [4]. И сегодня, оглядываясь назад, совсем не просто объяснить человеку, никогда раньше не читавшему Уайта, почему ему стоит исправить это упущение.

На мой взгляд, есть только два пути сделать это. И хотя все эти слова по-своему верны, они скорее способствуют канонизации [5] Уайта внутри западной академии, чем помогают найти ответ на вопрос о том, почему его работы нужны нам сегодня. Мне же представляется более продуктивным второй путь — посмотреть на область его занятий как на публичную историю, что поможет нам не только ответить на этот вопрос, но и, возможно, обрести для себя другого Уайта, о существовании которого по крайней мере, в России догадываются отнюдь не многие.

Следует сразу оговориться, что, предлагая считать Уайта публичным историком, я ничего не хочу сказать о степени его популярности во внеакадемической аудитории, частоте его присутствия в массмедиа и т. Мне также важно избежать ассоциаций с относительно новой академической дисциплиной public history, призванной изучать репрезентации исторического прошлого, создаваемые в пространстве современной художественной и популярной культуры.

Но именно в той мере, в какой public history воспринимается сегодня как предметная область профессионального исторического знания, было бы неверно утверждать, что Уайт ею занимался. Он был публичным историком в совершенно ином смысле, который мы сможем прояснить, обратившись к концепции публичной социологии Майкла Буравого.

Она строится на предпосылке, что все известное социологическое знание можно разделить на четыре идеальных типа, согласно двум принципам дифференциации: во-первых, является ли оно инструментальным то есть сосредоточено на поиске средств для решения конкретных задач или рефлексивным то есть обсуждает цели, достигаемые при решении этих задач и, во-вторых, обращено ли это знание к академической или внеакадемической аудитории. Буравой старается представить дело так, будто все эти типы знания совместимы между собой и немыслимы друг без друга.

Но, глядя на его схему, трудно не заметить, что профессиональная социология, будучи инструментальным и закрытым для внеакадемической аудитории типом знания, диаметрально противоположна публичной.

Более того, сам проект публичной социологии, предполагающий расширение дисциплинарного пространства посредством диалога с активной частью гражданского общества, представляет неизбежный вызов автаркии профессионального знания. Я не собираюсь далее выводить на чистую воду выдающегося британского социолога, понимая, что отношение между профессиональной и публичной социологией смоделировано у него гораздо тоньше и изначально задумано таким образом, чтобы убеждать в их взаимодополнительности.

Но мне было важно акцентировать заложенный в их взаимосвязи конфликт, чтобы вернуться к Уайту. Чем они отличаются? Дело в том, что прошлое, конструируемое профессиональной историографией, тоже является по-своему практическим.

Его следовало лишить какого бы то ни было практического и, следовательно, этического содержания. История должна была расстаться с ролью magistra vitae. Поэтому долой риторику! Биография, автобиография, свидетельская литература, модернистский и постмодернистский исторический роман — вот некоторые примеры тех жанров, которые он относит к современным формам обращения с практическим прошлым. Чудовищные преступления против человечности, составляющие их фактическую основу, не поддаются осмыслению обычными средствами историографии, поскольку сообщают о болезненном опыте, который нельзя нейтрализовать, превратив его в историческое прошлое.

По мнению Уайта, опыт такого рода вообще заставляет нас сомневаться в том, что различие между фактом и вымыслом сохраняет для нас какой-то смысл.

Недоумение вызывает и откровенно анахроническая [10] природа практического прошлого, затрудняющая проведение сколько-нибудь отчетливого различия между прошлым и настоящим и реанимирующая миссию истории в качестве magistra vitae. Доманска также прямо говорит о том, что такое освобождение предполагает выход за дисциплинарные ограничения, установленные профессиональной историографией. На мой взгляд, именно в этом и заключается назначение публичной истории.

Мне представляется, что их объединяет критическая установка в отношении способности профессионального знания чутко реагировать на насущные общественные проблемы.

Ведь в обоих случаях речь идет вовсе не о том, чтобы усовершенствовать методологический аппарат профессиональной социологии и профессиональной историографии настолько, чтобы их предметное поле могло пополняться новыми формами классового и расового неравенства или внеакадемическими, параисторическими формами репрезентации прошлого, бытующими в публичной сфере.

Оба теоретика прямо ставят вопрос о моральной ответственности своих дисциплин, под которой прежде всего понимают их способность поддерживать дискуссию о будущем социума [12]. И мне кажется, что Уайт вполне мог бы подписаться под следующими словами Буравого, когда бы они звучали применительно к задачам публичной истории, а не социологии: Мы потратили сто лет на построение профессионального знания, перевод здравого смысла в науку, и сейчас более чем готовы к выполнению систематического обратного перевода, перемещая знание туда, откуда оно пришло, понимая личные невзгоды как социальные проблемы и таким образом возрождая моральную устойчивость социологии [Буравой 2008: 37].

Однако между ними есть одно, и весьма существенное, различие. В некоторых случаях, когда речь идет о слабой институциональной автономии профессиональной социологии, он даже готов признать, что публичная социология обязана ее укреплять [Буравой 2009: 170].

Такая позиция объясняется тем, что марксист Буравой считает социологическую дисциплину продуктом прогрессивных общественных движений Французской революции, в первую очередь. Отношение же Уайта который также считал себя марксистом [14] к профессиональной историографии строится на прямо противоположных предпосылках. Уайт считает ее продуктом дисциплинарной политики, которую проводили консервативные режимы, установившиеся в Европе после монархической Реставрации.

Поэтому продвигаемая им публичная история не только не испытывает даже дежурного почтения к профессиональной историографии, но предполагает ее полный демонтаж. Он был спровоцирован страхом и неприязнью, которые испытывали друг к другу позитивистский ученый и романтический художник.

В отношениях между ними профессиональная историография исполняла своего рода посредническую миссию и тем оправдывала свой особый эпистемологический статус, претендуя одновременно на роль науки и искусства.

Однако с того времени, когда общая конструктивистская природа науки и искусства стала очевидной для большинства современных мыслителей, историческая дисциплина лишилась этой комфортной ниши. Этот отчетливый ницшеанский мотив критики Уайта усиливает усвоенная от французских экзистенциалистов убежденность [15] в том, что прошлое само по себе не обладает никаким самостоятельным значением и ни к чему не обязывает историка. Современный историк, если только он хочет внести вклад в решение насущных проблем своего времени, должен избавиться от ложной ответственности перед прошлым.

Шестнадцать лет спустя Уайт вернулся к этой же теме, усилив акцент на свободе историка придавать прошлому любой вид, на который только способно его воображение. Профессиональная историография возникла как противоядие от всевозможного утопизма, без которого немыслима радикальная политика слева или справа.

Поэтому, чтобы заставить прошлое служить будущему, нужно вернуть истории ее крайне неуютное, возвышенное sublime измерение, последовательной доместикацией которого занималась профессиональная историография с момента своего возникновения.

Как пишет Уайт, политические идеологии Нового времени лишили историю того рода бессмысленности, которая только и могла пробуждать моральное чувство в живых людях, заставляя их менять свою жизнь и жизнь своих детей и наделять ее смыслом, за который только они сами несут ответственность. И в этом своем качестве марксизм ничуть не лучше буржуазной прогрессистской идеологии, но, что гораздо печальнее, он хуже фашизма, поскольку последний не видит в прошлом никаких препятствий для реализации своих планов.

Видел ли он в своем настоящем или допускал ли в перспективе появление такой историографии, которая способна служить скорее будущему, нежели прошлому? На эти вопросы было бы легче найти ответ, если бы Уайт предпринял попытку написать подобное историческое сочинение. Это отчасти и понятно, ведь, с его точки зрения, нельзя написать историческую работу, которая была бы свободна от политической идеологии.

Уайт же предпочитал оставаться моралистом. Потому что, только будучи моралистом, можно созерцать возвышенный спектакль истории, ее освобождающую бессмысленность. Завороженный этим зрелищем, Уайт не обращал почти никакого внимания на появление новых направлений профессиональной историографии, по сути упраздняющих границу между двумя категориями прошлого, о которых он говорит в своей последней книге.

Но как бы мы ни оценивали сегодня критический потенциал его рефлексии, мне представляется, что без обращения к его наследию уже невозможно представить полноценную теоретическую работу в области публичной истории. Ярской-Смирновой, П. Burawoy M. Moscow, 2008. Журнал социальных исследований. Journal of Social Research. Saint Petersburg, 2009. Nietzsche F. Moscow, 1990. Трубиной, В. Екатеринбург: Издательство Уральского университета, 2002. White H.

Yekaterinburg, 2002. London; New York: Bloomsbury, 2013. Hayden White and Joan W. Liberating Histories. London: Routhledge, 2018. Hayden White: The Historical Imagination. Cambridge; Oxford: Polity Press, 2011. The Practical Past. Карло Гинзбург обнаружил в работах Уайта сильное влияние со стороны главного философа итальянского фашизма Джованни Джентиле.

Шиллера, которую приводит Уайт в этой статье. Гинзбург заподозрил сильное влияние Джентиле на Уайта.

Задания по теме «Российская федерация в 1992‒2016 гг.»

Когда армия Бонапарта бороздила пески Сирии, в Европе разразилась война стран второй коалиции против Франции. Военные действия в основном происходили на территории Швейцарии и Италии. В Швейцарии австрийскими войсками командовал эрцгерцог Карл.

Владимир Путин

Смысл и содержание этого проекта проясняются через его сопоставление с проектом публичной социологии Майкла Буравого. Andrey Oleynikov. Hayden White as a Public Historian [1] Сегодня перед историком стоит вопрос не о том, как следует изучать историю, но следует ли вообще ее изучать. Сын простого рабочего, трудившегося на автозаводе Детройта, он воспользовался ветеранскими льготами, поступив в местный университет после недолгой службы на флоте, совпавшей с окончанием Второй мировой войны. Он приобрел славу одного из самых проницательных мыслителей, задумывавшихся о смысле и назначении истории, не просто пренебрегая обычными занятиями историка, но без стеснения третируя тех, кто превратил их в свою профессию [2]. Последние не оставались в долгу [3] , и можно не сомневаться, живи он в условные темные века и будь корпорация историков сколько-нибудь похожа на религиозный орден, его непременно сожгли бы на костре как злостного еретика, поправшего ее священные заповеди. Оправившись от когнитивного диссонанса, историки вернулись к своим обычным занятиям [4].

Президентские выборы в России (2008)

ГОСТ 7. Электронные издания. Основные виды и выходные сведения Примечание - При пользовании настоящим стандартом целесообразно проверить действие ссылочных стандартов в информационной системе общего пользования - на официальном сайте Федерального агентства по техническому регулированию и метрологии в сети Интернет или по ежегодно издаваемому указателю "Национальные стандарты", который опубликован по состоянию на 1 января текущего года, и по соответствующим ежемесячно издаваемым информационным указателям, опубликованным в текущем году. Если ссылочный стандарт заменен изменен , то при пользовании настоящим стандартом следует руководствоваться заменяющим измененным стандартом.

Периоды для сочинений (задание 25 по структуре года) в – Путин В.В. – Медведев Д.А. – Путин В.В. Период с по год в России - это период в который были первые 2 срока президентства В.В. Путина и срок президентства Д.А. В году были образованы 7 федеральных округов, изменен порядок В – годах Россия принимала участие в работе «Большой.

.

Историческое сочинение. 1992-2015

.

Конституция РФ: история создания и процедура изменения. Справка

.

ЕГЭ по истории

.

.

.

ВИДЕО ПО ТЕМЕ: Как писать историческое сочинение / ЕГЭ по истории