Шукшин я пришел дать вам волю

Надо не утратить героя, легенды будут жить, а Степан станет ближе. Натура он сложная, во многом противоречивая, необузданная, размашистая. Другого быть не могло. Замысел этот возник задолго до создания романа. Шукшин пронес его через всю свою творческую жизнь. В сущности, вся его жизнь прошла под знаком верности Разину. С детства история Стеньки поразила его воображение.

«Я пришёл дать вам волю» Василий Шукшин

Бывают театры, куда идёшь в поисках мощной режиссёрской концепции, пусть совершенно сумасшедшей, непредсказуемой, но властной, которая заставит... Бывают театры, куда идёшь в поисках мощной режиссёрской концепции, пусть совершенно сумасшедшей, непредсказуемой, но властной, которая заставит тебя погрузиться в неё, задуматься и принять или отвергнуть ; есть театры, куда идёшь за незыблемой традиционностью; есть такие, в которые отправляешься в поисках какой-то особенной актёрской работы, игры; есть такие, которые мощно впечатляют внешней стороной концепции, при этом за эффектом порой не имея ничего глубокого. И коль скоро это постановка по творчеству Толстого, то и с ним самим меня это несколько примирило. Примерно то же и с Василием Шукшиным. Готова изучать его художественное наследие и как писателя, и как актёра , но в когорту исключительно близких мне писателей он не входит: ну так сложилось, это субъективное восприятие. Сегодня он впечатлил!

Я пришёл дать вам волю (сценарий)

Жил человек … Короткий рассказ. Вот как бывает… Вчера видел человека, обедал с ним по соседству, потом курили в курилке… У него больное сердце, ему тоже не надо бы курить, но русский человек как-то странно воспринимает эти советы врачей насчет курева: слушает, соглашается, что — да, не надо бы… И спокойно курит.

Мы про это курево много толкуем в курилке — иронизируем. Тут чуть не хором все: — По одной доске ходи — на цыпочках! Куда я теперь без этого? Наговоримся так, накуримся всласть, и пойдут разговоры в сторону от курева, в жизнь вообще: разные случаи вспоминаются, разные смешные истории… А иногда и не смешные. Один был — сухонький, голубоглазый, все покашливал… А покашливал очень нехорошо: мелко, часто — вроде прокашляется, а в горле все посвистывает, все что-то там мешает ему, и никак он не может вздохнуть глубоко и вольно.

Когда он так покашливал, на него с сочувствием поглядывали, но старались, чтобы он не заметил этого сочувствия — он не нуждался в нем. Один раз он отматерил какого-то в полосатой шелковой пижаме. Тот вылетел с сострадательным поучением: — Вам бы не надо курить-то… — А чего мне надо?

Не знаю, чего надо, но курить… — Не знаешь, тогда не вякай, — просто сказал больной человек с синими глазами. Но он же и понимал, что жизнь его, судьба, что ли, — это нечто отдельное от него, чем он управлять не может, поэтому злиться тут бессмысленно, и он не злился.

Он рассказал, например: — Пришел с войны, из госпиталя, тут — никого: мать померла в войну, так, брата убило, отец еще до войны помер. А домишко, какой был, сломали: какую-то площадку надо было оборудовать для обороны… под Москвой здесь… Так? А я на костылях — одна нога по земле волокется. Нанялся лед на реке рубить.

Костыли так вот зажму под мышки, ногу эту неподвижную — назад, чтоб по ей топором не тяпнуть, упру костыли в ямки, наклонюсь — и долбаю, пока в глазах не потемнеет. А потом — сижа: костыли под зад, чтоб ко льду не примерзнуть — и тоже… А жил у сторожихи одной, у старушки. У ей у самой-то… с тамбур жилья, но уж… куда тут деваться. На полу спал, из двери — по полу — холод тянет. Маленько сосну с вечера, а часа в три просыпаюсь от холода, иду забор потихоньку тревожить: доски три оторву — и в камелек.

А она, сторожиха-та — так: глянет выйдет и снова к себе. Один раз проснулся — ее нету. Я оделся и покостылял к забору… Только оторвал одну доску, слышу — бах! Аж щепки полетели от забора у меня над головой — дробью саданула… — рассказывая это, синеглазый все покашливал, и это делало рассказ его жутким.

А тут он, как дошел до этого места, когда бабка шарахнула в него сослепу, тут он засмеялся — хотел, чтоб это выглядело забавно, и мы бы тоже посмеялись. Но — засмеялся и закашлялся, и так, покашливая и посмеиваясь, досказал: — Я кричу: Глебовна, ить я это! Ну, услышала голос, узнала… Чуток бы пониже взяла, аккурат бы в голову угодила.

Я, говорит, думала: лезет кто. А чего там брать! Эти… заводы демонтировали и свозили, и валили пока в кучу — железо… — Ну да, у ней же инструкция! Стрелять еще умела!.. А уж к весне мне общежитие дали — легче стало. Он любил слушать анекдоты, смеялся потихоньку, когда в курилке рассказывали, но сам, я не слышал, чтоб рассказывал всем.

А тут мы ждали очередь к телефону, он меня притиснул в уголок и торопливо, неумело рассказал: — Ворона достала сыр, так, села на ветку — и хочет уже его… это… клевать. Тут лиса: спой. А ворона ей: а ху-ху не хо-хо? Зажала сыр под крыло и говорит: теперь давай потолкуем.

Тогда лиса… Тут подошла его очередь звонить. Он скоренько сунул монетку в узкий ротик телефона-автомата и стал набирать номер.

Он еще машинально улыбался, думая, наверно, о вороне, которая натянула нос хитрой лисе. А потом я звонил… Я говорил, а краем глаза видел синеглазого: он ждал меня, чтобы досказать анекдот. Смотрел на меня и заранее опять улыбался своими невыразимо прекрасными, печальными глазами.

Но тут его куда-то позвала сестра. Он ушел. Этой же ночью он умер. Я проснулся от торопливых шагов в коридоре, от тихих голосов многих людей… И почему-то сразу кольнуло в сердце: наверно, он. Выглянул из палаты в коридор — точно: стоит в коридоре такой телевизор, возле него люди в белых халатах, смотрят в телевизор, некоторые входят в палату, выходят, опять смотрят в телевизор. А там, в синем, как кусочек неба, квадрате прыгает светлая точка… Прыгает и оставляет за собой тусклый следок, который тут же и гаснет.

А точечка-светлячок все прыгает, прыгает… То высоко прыгнет, а то чуть вздрагивает, а то опять подскочит и следок за собой вытянет. Прыгала-прыгала эта точечка и остановилась. Люди вошли в палату, где лежал… теперь уж труп; телевизор выключили. Человека не стало. Всю ночь я лежал потом с пустой душой, хотел сосредоточиться на одной какой-то главной мысли, хотел — не понять, нет, понять я и раньше пытался, не мог — почувствовать хоть на миг, хоть кратко, хоть как тот следок тусклый, — чуть-чуть бы хоть высветлилась в разуме ли, в душе ли: что же это такое было — жил человек… Этот и вовсе трудно жил.

Значит, нужно, что ли, чтобы мы жили? Или как? И никуда с этим не докричишься, никто не услышит. Жить уж, не оглядываться, уходить и уходить вперед, сколько отмерено. Похоже, умирать-то — не страшно.

В. М. Шукшин. «Я пришел дать вам волю»

Жил человек … Короткий рассказ. Вот как бывает… Вчера видел человека, обедал с ним по соседству, потом курили в курилке… У него больное сердце, ему тоже не надо бы курить, но русский человек как-то странно воспринимает эти советы врачей насчет курева: слушает, соглашается, что — да, не надо бы… И спокойно курит. Мы про это курево много толкуем в курилке — иронизируем.

Вы точно человек?

Эрик Дрейвен , 25 ноября 2018 г. Единственный исторический роман Василия Макаровича Шукшина стал третьим крупным литературным произведением о легендарном Степане Разине. Я не имею ввиду похождения Анжелики и трех мушкетеров, на псевдоисторические, приключенческие книги всегда будет спрос, а именно настоящие исторические романы. По моим внутренним ощущениям, сейчас люди готовы запоем читать о Роланде из Гилеада, о борьбе Старков и Ланнистеров и им совершенно не интересна история своей страны. Между тем жанр исторического романа дал нашей литературе немало великих имен: А. Толстой, В. Шишков, С.

Василий Шукшин «Я пришёл дать вам волю»

Вздрагивала, качалась тишина; пугались воробьи на дорогах. Над полями белыми, над сугробами плыли торжественные скорбные звуки, ниспосланные людям людьми же. И слушали русские люди, и крестились. Опасный, затяжной, изнурительный, но на редкость удачливый поход в Персию — позади. И самая, может быть, дорогая — Сереги Кривого, любимого друга Степана, его побратима.

Василий Макарович Шукшин. Я пришел дать вам волю. Часть первая. ВОЛЬНЫЕ КАЗАКИ. Каждый год, в первую неделю великого поста, православная. Литературная основа спектакля «Я пришел дать вам волю» – одноименный роман Василия Шукшина о донском казаке Степане Разине. Кто он был. 21 рецензия на книгу «Я пришел дать вам волю (сборник)» Василия Макаровича Шукшина. Сказка о том, как Иван-Дурак ходил справку добывать о том.

Русская литература. И здесь, в пределах художественного мира писателя, каким бы вопросом мы ни задались, какой бы персонаж ни рассматривали, все они обязательно приведут нас к Разину.

Спектакль Я пришел дать вам волю - Театр Сфера

Шукшин В. Художник пытливый и проницательный, человек, обладавший исключительно тонким духовным зрением, которое позволяло ему в каждом явлении прозревать его глубинный общечеловеческий смысл, Шукшин с годами испытывал все более настойчивое тяготение к углубленно философскому осмыслению действительности, к широкому и решительному творческому синтезу. Давно признано, что исторический жанр в литературе связан с проблемами современности столь же тесно и органично, как произведения о дне нынешнем. Образ Степана Тимофеевича Разина занимал Шукшина давно. Замысел романа складывался долго — более шести лет. Роман рассказывает о сложных и драматических событиях крестьянского восстания под предводительством Степана Разина и охватывает период со времени возвращения из персидского похода до казни атамана.

«Я пришел дать вам волю»

.

Я пришел дать вам волю. Любавины

.

.

.

ВИДЕО ПО ТЕМЕ: Я пришел дать вам волю. К 90-летию Василия Шукшина