Про кавказ рассказ

Чувственные, но в то же время высокодуховные, они будут интересны в первую очередь женщинам. В 13 лет вместе с молодой барыней она побывала в селе Крутые Горы, заброшенном поместье деда своей хозяйки. В местной церкви над могилой деда было написано изображение волка, который сыграл в судьбе князя и его сына решающую роль. Купец Красильщиков радовался свежести деревенской природы, вспоминая прошлое лето, которое он провел в столице, но, чтобы не плутать в ливень, заехал по пути домой к соседу-вдовцу. Дома оказалась только его молодая дочь Степа, давно влюбленная в Красильщикова. Женщина сразу узнала его, когда он вошел в горницу, и напомнила ему о себе и о той любви, которая была между ними целых 30 лет назад. Как оказалось, Надежда все эти годы не только не переставала любить Николая Алексеевича, но и не простила его за то, как жестоко он ее бросил.

Школа, рассказ Бунина "Кавказ" и РПЦ

В это время писатель уже давно жил заграницей, и очень тосковал по родине, которую был вынужден оставить после смены власти. Краткое содержание История ведется от лица любовника московской красавицы, супруги офицера. Возможно, ему случайно попалось на глаза их переписка, или же он намеренно подобрал ключ к ее письменному столу. Они останавливают свой выбор на Сочи, но, чтобы замести следы, женщина оставляет мужу адреса в Геленджике и Гаграх. Прибыв на место, возлюбленные в полной мере наслаждаются южным солнцем, морем и экзотической природой.

Школа, рассказ Бунина "Кавказ" и РПЦ

Иван Бунин Кавказ Приехав в Москву, я воровски остановился в незаметных номерах в переулке возле Арбата и жил томительно, затворником — от свидания до свидания с нею. Была она у меня за эти дни всего три раза и каждый раз входила поспешно со словами: — Я только на одну минуту… Она была бледна прекрасной бледностью любящей взволнованной женщины, голос у неё срывался, и то, как она, бросив куда попало зонтик, спешила поднять вуальку и обнять меня, потрясало меня жалостью и восторгом.

Он уже согласен отпустить меня, так внушила я ему, что умру, если не увижу юга, моря, но, ради бога, будьте терпеливы! План наш был дерзок: уехать в одном и том же поезде на кавказское побережье и прожить там в каком-нибудь совсем диком месте три-четыре недели. В Москве шли холодные дожди, похоже было на то, что лето уже прошло и не вернётся, было грязно, сумрачно, улицы мокро и черно блестели раскрытыми зонтами прохожих и поднятыми, дрожащими на бегу верхами извозчичьих пролеток.

И был тёмный, отвратительный вечер, когда я ехал на вокзал, всё внутри у меня замирало от тревоги и холода. По вокзалу и по платформе я пробежал бегом, надвинув на глаза шляпу и уткнув лицо в воротник пальто.

В маленьком купе первого класса, которое я заказал заранее, шумно лил дождь по крыше. Я немедля опустил оконную занавеску и, как только носильщик, обтирая мокрую руку о свой белый фартук, взял на чай и вышел, на замок запер дверь. Потом чуть приоткрыл занавеску и замер, не сводя глаз с разнообразной толпы, взад и вперёд сновавшей с вещами вдоль вагона в тёмном свете вокзальных фонарей. Мы условились, что я приеду на вокзал как можно раньше, а она как можно позже, чтобы мне как-нибудь не столкнуться с ней и с ним на платформе.

Теперь им уже пора было быть. Я смотрел всё напряжённее — их всё не было. Ударил второй звонок — я похолодел от страха: опоздала или он в последнюю минуту вдруг не пустил её! Но тотчас вслед за тем был поражён его высокой фигурой, офицерским картузом, узкой шинелью и рукой в замшевой перчатке, которой он, широко шагая, держал её под руку. Я отшатнулся от окна, упал в угол дивана, рядом был вагон второго класса — я мысленно видел, как он хозяйственно вошёл в него вместе с нею, оглянулся, — хорошо ли устроил её носильщик, — и снял перчатку, снял картуз, целуясь с ней, крестя её… Третий звонок оглушил меня, тронувшийся поезд поверг в оцепенение… Поезд расходился, мотаясь, качаясь, потом стал нести ровно, на всех парах… Кондуктору, который проводил её ко мне и перенёс её вещи, я ледяной рукой сунул десятирублёвую бумажку… Войдя, она даже не поцеловала меня, только жалостно улыбнулась, садясь на диван и снимая, отцепляя от волос шляпку.

И ужасно хочу пить. Я дала ему два адреса, Геленджик и Гагры. Ну вот, он и будет дня через три-четыре в Геленджике… Но бог с ним, лучше смерть, чем эти муки… Утром, когда я вышел в коридор, в нём было солнечно, душно, из уборных пахло мылом, одеколоном и всем, чем пахнет людный вагон утром. За мутными от пыли и нагретыми окнами шла ровная выжженная степь, видны были пыльные широкие дороги, арбы, влекомые волами, мелькали железнодорожные будки с канареечными кругами подсолнечников и алыми мальвами в палисадниках… Дальше пошёл безграничный простор нагих равнин с курганами и могильниками, нестерпимое сухое солнце, небо, подобное пыльной туче, потом призраки первых гор на горизонте… Из Геленджика и Гагр она послала ему по открытке, написала, что ещё не знает, где останется.

Потом мы спустились вдоль берега к югу. Мы нашли место первобытное, заросшее чинаровыми лесами, цветущими кустарниками, красным деревом, магнолиями, гранатами, среди которых поднимались веерные пальмы, чернели кипарисы… Я просыпался рано и, пока она спала, до чая, который мы пили часов в семь, шёл по холмам в лесные чащи.

Горячее солнце было уже сильно, чисто и радостно. В лесах лазурно светился, расходился и таял душистый туман, за дальними лесистыми вершинами сияла предвечная белизна снежных гор… Назад я проходил по знойному и пахнущему из труб горящим кизяком базару нашей деревни: там кипела торговля, было тесно от народа, от верховых лошадей и осликов, — по утрам съезжалось туда на базар множество разноплеменных горцев, — плавно ходили черкешенки в чёрных длинных до земли одеждах, в красных чувяках, с закутанными во что-то чёрное головами, с быстрыми птичьими взглядами, мелькавшими порой из этой траурной запутанности.

Потом мы уходили на берег, всегда совсем пустой, купались и лежали на солнце до самого завтрака. После завтрака — всё жаренная на шкаре рыба, белое вино, орехи и фрукты — в знойном сумраке нашей хижины под черепичной крышей тянулись через сквозные ставни горячие, весёлые полосы света.

Когда жар спадал и мы открывали окно, часть моря, видная из него между кипарисов, стоявших на скате под нами, имела цвет фиалки и лежала так ровно, мирно, что, казалось, никогда не будет конца этому покою, этой красоте. На закате часто громоздились за морем удивительные облака; они пылали так великолепно, что она порой ложилась на тахту, закрывала лицо газовым шарфом и плакала: ещё две, три недели — и опять Москва!

Ночи были теплы и непроглядны, в чёрной тьме плыли, мерцали, светили топазовым светом огненные мухи, стеклянными колокольчиками звенели древесные лягушки. Когда глаз привыкал к темноте, выступали вверху звёзды и гребни гор, над деревней вырисовывались деревья, которых мы не замечали днём.

И всю ночь слышался оттуда, из духана, глухой стук в барабан и горловой, заунывный, безнадежно-счастливый вопль как будто всё одной и той же бесконечной песни. Недалеко от нас, в прибрежном овраге, спускавшемся из лесу к морю, быстро прыгала по каменистому ложу мелкая, прозрачная речка.

Как чудесно дробился, кипел её блеск в тот таинственный час, когда из-за гор и лесов, точно какое-то дивное существо, пристально смотрела поздняя луна! Иногда по ночам надвигались с гор страшные тучи, шла злобная буря, в шумной гробовой черноте лесов то и дело разверзались волшебные зелёные бездны и раскалывались в небесных высотах допотопные удары грома. Тогда в лесах просыпались и мяукали орлята, ревел барс, тявкали чекалки… Раз к нашему освещённому окну сбежалась целая стая их, — они всегда сбегаются в такие ночи к жилью, — мы открыли окно и смотрели на них сверху, а они стояли под блестящим ливнем и тявкали, просились к нам… Она радостно плакала, глядя на них.

Он искал её в Геленджике, в Гаграх, в Сочи. На другой день по приезде в Сочи, он купался утром в море, потом брился, надел чистое бельё, белоснежный китель, позавтракал в своей гостинице на террасе ресторана, выпил бутылку шампанского, пил кофе с шартрезом, не спеша выкурил сигару.

Возвратясь в свой номер, он лёг на диван и выстрелил себе в виски из двух револьверов. А муж её вполне мог застрелиться именно так, как в рассказе, если бы узнал про её измену. Что ж, выдумано тут, действительно, многое… Многие детали — но не выдумано главное.

Изначально заданное Буниным ощущение неосознанной тревоги никуда не девается и потом, хотя контраст в описании поразителен. Счастье… И бесстрастный, в стиле газетного репортажа, финал. Безжалостный — словно напоминание о цене счастья. В заголовке — вид на море в Сочи, перед послесловием — гостиница в Гаграх, на снимке внизу — пристань в Гаграх.

Анализ произведения «Кавказ» (И.А. Бунин)

Анализ рассказа "Кавказ" Бунина Нет сомнения в том, что цикл рассказов Ивана Бунина "Темные аллеи" создан, чтобы раскрыть разные грани такого светлого чувства, как любовь, подчеркнуть ее значимость в жизни человека, превознести. Если говорить о рассказе "Кавказ", анализ которого мы сейчас проведем, в нем Иван Алексеевич Бунин показывает силу любви, что она должна стать смыслом жизни, ее основой. Очень коротко сюжет рассказа "Кавказ" и детали анализа Сюжет рассказа можно пересказать очень коротко: любовный треугольник - муж, жена и любовник. Жена решает бросить мужа, уехав на Кавказ с любовником.

Анализ рассказа "Кавказ" из сборника "Темные аллеи"

Иван Бунин Кавказ Приехав в Москву, я воровски остановился в незаметных номерах в переулке возле Арбата и жил томительно, затворником — от свидания до свидания с нею. Была она у меня за эти дни всего три раза и каждый раз входила поспешно со словами: — Я только на одну минуту… Она была бледна прекрасной бледностью любящей взволнованной женщины, голос у неё срывался, и то, как она, бросив куда попало зонтик, спешила поднять вуальку и обнять меня, потрясало меня жалостью и восторгом. Он уже согласен отпустить меня, так внушила я ему, что умру, если не увижу юга, моря, но, ради бога, будьте терпеливы! План наш был дерзок: уехать в одном и том же поезде на кавказское побережье и прожить там в каком-нибудь совсем диком месте три-четыре недели. В Москве шли холодные дожди, похоже было на то, что лето уже прошло и не вернётся, было грязно, сумрачно, улицы мокро и черно блестели раскрытыми зонтами прохожих и поднятыми, дрожащими на бегу верхами извозчичьих пролеток. И был тёмный, отвратительный вечер, когда я ехал на вокзал, всё внутри у меня замирало от тревоги и холода. По вокзалу и по платформе я пробежал бегом, надвинув на глаза шляпу и уткнув лицо в воротник пальто. В маленьком купе первого класса, которое я заказал заранее, шумно лил дождь по крыше. Я немедля опустил оконную занавеску и, как только носильщик, обтирая мокрую руку о свой белый фартук, взял на чай и вышел, на замок запер дверь.

Тёмные аллеи

В то время Бунин уже давно жил за границей. В своих воспоминаниях он порой обижался на современников, которые скептически относились к его словам о выдуманности сюжетов произведений. И тому есть объяснение. Автор всегда описывал события удивительно реалистично, буднично и потому убедительно.

Нет сомнения в том, что цикл рассказов Ивана Бунина "Темные аллеи" создан, чтобы раскрыть разные грани такого светлого чувства, как любовь. Рассказ «Кавказ» Бунина был написан в году и вошел в знаменитый цикл «Темные аллеи». В это время писатель уже давно жил заграницей. Краткое содержание рассказа «Кавказ» для читательского дневника поведает историю трагической любви одной женщины и двух ее мужчин.

.

Краткое содержание «Кавказ»

.

Бунин Иван - «Темные аллеи», «Красавица», «Кавказ», «Визитные карточки» и другие рассказы

.

Анализ рассказа "Кавказ" Бунина

.

Рассказы: «Темные аллеи», «Красавица», «Кавказ» и другие - Бунин Иван

.

.

ВИДЕО ПО ТЕМЕ: КАВКАЗ. Иван Бунин